Андрей Платонов. К юбилею писателя
28 августа — 115 лет со дня рождения русского писателя А. Платонова (1899-1951 г.)
Автор статьи — Павел Николаевич Малофеев
Один из самых странных и в чем-то даже загадочных писателей ХХ века. Как ему удалось уцелеть в страшной «мясорубке» 30-х годов – еще одна тайна. Ведь за «бедняцкую хронику» (именно так обозначен жанр книги) Андрей Платонов удостоился от самого «вождя народов» лаконичного определения – «сволочь», а на полях повести «Усомнившийся Макар» и вовсе «пара ласковых» — дурак, идиот, мерзавец. Тогда это было почти равносильно смертному приговору. Но именно почти. Известно ведь, насколько неравнодушен был Сталин к изящной словесности, ибо и сам в молодости пописывал стишки, и весьма неплохие. Словом, надежды подавал. Оттого, должно быть, и «заигрывал» потом с опальными Булгаковым, Мандельштамом, Ахматовой, отдав распоряжение их «изолировать, но сохранить». А Платонов-то был свой, в доску. В том смысле, что пролетарского происхождения и партийный. Правда, из партии его то исключали, то восстанавливали, но это уже другая история…
На заре горбачевской перестройки к массовому читателю пришел «сокровенный Платонов» — те его вещи, что ни при какой погоде не могли бы увидеть свет в свое время: роман «Чевенгур», повести «Котлован» и «Ювенильное море». Последовали критические очерки и разборы. Не остался в стороне и театр. И все-таки главным камнем преткновения в осмыслении платоновского наследия был и остается язык ряда произведений.
У многих из нас – обычные голоса. Выделяются те, что обладают особым тембром. Тембральное пение всегда притягивает. Если провести параллель с языком – многие реалистические произведения читать скучно, язык в них обыденный, без «задоринки». А вот подлинных стилистов в отечественной литературе можно сосчитать по пальцам одной руки: Гоголь, Лесков, Набоков, Ремизов, да именно Андрей Платонов.
Еще прижизненных писателю критиков приводило в ярость то обстоятельство, что они не могли понять: всерьез пишет Платонов или издевается; «свой» он большевикам или скрытый «контрик». Записывали в «попутчики», что на тогдашнем языке означало «сегодня ты не враг, но завтра можешь стать им». Не случайно этот ярлык так незаметно трансформировался к 30-м годам в куда более известный и зловещий – «враг народа».
Язык произведений «сокровенного» Платонова – это невероятная мешанина различных лексических пластов: разговорного, канцелярско-бюрократического, официально-делового. Пожалуй, в чем уж точно не упрекнуть Платонова, так это в приукрашивании и лакировке действительности.
И все-таки внешняя простота его произведений обманчива. Сквозь ткань диалогов и минимум описаний проступает некий альтернативный коммунизм, авторская утопия, мечта о грядущем рае, в который верится даже назло, вопреки гнетущей действительности. Вот почему и трудятся, не жалея сил и самой жизни строители котлована под будущий общий коммунистический дом. Они наивны, но порой и страшны и жестоки в своем невежестве. Что делать – неизбежная стадия роста…
Подражать Платонову невозможно. Учиться – тоже проблемно. Он так и остается в нашей литературе эдакой «беззаконной кометой среди расчисленных светил». Составители литературных антологий вечно в затруднении, куда бы его приткнуть – к реалистам, к бытописателям, к фантастам, к сатирикам? А получается так, что в Платонове было и есть всего по чуть-чуть. Он эклектичен и вместе с тем целен. Пора бы уже понимать, что не бывает так: уснул романтиком – проснулся реалистом.
А судьба Платонова оказалась трагичной и без ссылок и тюрем: «чужой среди своих», хроническое безденежье, смерть сына, существование на «обочине» литературного процесса. Власть сначала рьяно принималась за него, душила, затем ослабляла удавку, давала вздохнуть, но ровно настолько, чтобы не полной грудью. В последние годы жизни он страшно пил, служил дворником. В скандальном дневнике Юрия Нагибина пронзительно описаны похороны Платонова. Посмотреть можно также:
