Стать грамотным

Ирина Владимировна Одоевцева

Июнь 25, 2015 / Памятные даты / Комментарии: 0

27 июня – 120 лет со дня рождения поэтессы, писательницы И.В. Одоевцевой (1895-1990)

Ирина Владимировна ОдоевцеваУехать из России совсем юной девочкой, прожить около шестидесяти лет в эмиграции, похоронить двух мужей и вернуться на Родину, чтобы прожить там остаток дней – такова судьба Ирины Владимировны Одоевцевой. Точнее, Ираиды Густавовны Гейнеке. Любимой ученицы Гумилева и жены Георгия Иванова.

Собственные стихи не принесли ей широкой известности – ни в России, ни за рубежом. За рубежом стихами вообще мало кто живет. И сами наши соотечественники, оказавшись в изгнании, часто замолкают, «переводят себя на прозу» или журналистику. Не умирать же с голоду… Так произошло с В.Ходасевичем и М.Цветаевой.

Одоевцева – это, прежде всего, две мемуарные книги – «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Читаются залпом. Каждая. У меня есть дурацкая, до сих пор не до конца изжитая привычка – читать книгу по «кускам», отовсюду понемножку. Глядишь – она и прочитана. Для Одоевцевой, пожалуй, впервые сделал исключение. От корки до корки.

Так что юбилей Одоевцевой – прекрасный повод для того, чтобы сказать несколько слов о специфике мемуарной прозы, которую обожаю с давних пор. Но не идеализирую.

Есть такое выражение: «лжет, как очевидец». Парадоксальное. Но по-своему точное. Причины? Пожалуйста!

Во-первых, бессознательное стремление обелить себя или кого-то еще задним числом, спустя значительный промежуток времени. Некая идеализация прошлого. Попытка списать многое на молодость. Ведь будущее идеализировать невозможно – оно нам неведомо. Настоящим мы живем. Вот и остается одна идеализация прошлого.

Во-вторых, наша память глубоко несовершенна. Выражаясь по-философски, она не является материальной субстанцией. Может как помочь, так и подвести. Особенно с годами. Что же касается Одоевцевой, то она целыми страницами (вдумайтесь – страницами!) воспроизводит монологи и диалоги тех, с кем ей посчастливилось быть знакомой, — Николая Гумилева, Ивана Бунина и др. Неужели с точностью до знака, до запятой, до мельчайшей интонации? Нет, господа, тут уже игра воображения. Оно-то и дорисовывает общую картину. И картина эта в итоге имеет мало общего с действительностью.

В-третьих, Одоевцева любит тех, о ком пишет. Некоторые литературоведы и критики склонны считать ее одной из многочисленных пассий Гумилева. Может быть. Но дело не в этом. Можно любить и быть объективным. Но только при одном условии – прожив с человеком бок о бок много лет. Когда знаешь его как облупленного. Принимаешь такого, как есть. Всего. А Ирина Владимировна боготворила Гумилева. Даже к мужу, Георгию Иванову, которого потом будут считать первым поэтом эмиграции, у нее такого отношения не чувствуется. И хотя писала Одоевцеву свою мемуарную прозу уже на склоне дней, но невольно воскрешала себя, ту, прежнюю, наивную девочку с огромным бантом. С широко распахнутыми глазами. С щедрой душой. Живущую только стихами.

Эти критические пассажи приходят на ум много позже. А впечатление от книг Одоевцевой очень сильное в эмоциональном плане. Особенно если всей душой предан литературе Серебряного века. И больше всего поражает то, что даже в атмосфере голодного и обезлюдевшего Петрограда деятели культуры не падали духом, старались жить полноценной жизнью. Что-то устраивали, где-то собирались, всегда находили темы для горячих обсуждений.

Одоевцева успела вкусить прижизненной славы. Многочисленные интервью, публикации, квартира, предоставленная питерскими властями. Ее судьба – наглядная иллюстрация тезиса о том, что «в России надо жить долго». Ведь мысленно она никогда Россию не покидала.

Павел Николаевич Малофеев

Коллекция готовых сочинений

Добавить комментарий