Как в лирике М.Ю. Лермонтова отразился конфликт поэта и толпы?

Надо отдать должное, тема эта — одна из наиболее ярких в творчестве поэта. Собственно, именно с этого острого явления и началось литературное становление юного Лермонтова в широком кругу. Как известно, общественность узнала поэта в тот момент, когда он бесстрашно обвинил ее во всех смертных грехах, приведших к гибели А.С. Пушкина. В недвусмысленных выражениях досталось всем, включая высшие эшелоны власти. Слава Богу, политика 30-х гг. XIX века была относительно лояльной к подобным вспышкам, благодаря чему мы сегодня имеем возможность наслаждаться и другими произведениями вечно юного романтика-обличителя.

Поэт у Лермонтова всегда против. Против всего, по большому счету. Свет ему не мил, развлечения пошлы и скучны, общество в целом – главный враг героя. Это вечное противопоставление, причем порой довольно насмешливое и агрессивное, хотя, безусловно, в известной степени трагическое. Невольно напрашивается одно несколько циничное выражение, которое сейчас нередко употребляется в описании перипетий западных киношедевров: «Меня в детстве не любили, вот и вырос я плохой».

Лермонтовский поэт — и жертва, и палач одновременно. Все-таки и тут сквозит печоринское двуличие. Рассмотрим некоторые строки:

Укор невежд, укор людей

Души высокой не печалит;

Пускай шумит волна морей,

Утес гранитный не повалит.

Это из стихотворения «Я не хочу, чтоб свет узнал мою таинственную повесть»… Нескромно, да. Мол, что нам за дело до презренной толпы: собака лает – ветер носит.

Есть и другие пылкие выражения. Например, «пускай толпа растопчет мой венец…» Очевидно, что речь не только о конфликте лично Михаила Юрьевича с определенным кругом лиц, а подразумевается некоторое обобщение.

«Как часто, пестрою толпою окружен…» — снова противопоставление.

Но тепла-то хочется! «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»

Из произведения «Журналист, читатель и писатель»:

К чему толпы неблагодарной

Мне злость и ненависть навлечь,

Чтоб бранью назвали коварной

Мою пророческую речь?

Это слова писателя. В принципе, можно с чистой совестью распространить это высказывание и на поэта…

Но пред судом толпы лукавой

Скажи, что судит нас иной

И что прощать святое право

Страданьем куплено тобой.

Поэт явно не принадлежит к этому бренному миру. Да и к Всевышнему он, судя по всему, как-то ближе… Особенно четко это прослеживается в концовке стихотворения «Нет, я не Байрон…»

По совести сказать, вся эта юношеская пылкость на грани максимализма выглядела бы смешной, если бы за ней не стояла подлинная человеческая трагедия, история одинокой и отверженной души, которая столь часто озлобляется именно по причине непринятия миром. Кто тут виноват — та самая пресловутая толпа или все же и гордый поэт тоже — вопрос сложный. Это всегда палка о двух концах.

И Лермонтов-то прекрасно это понимает. Да, его Поэт почти всегда обличитель, а толпа — синоним праздной пустоты, но хуже от этого все же Поэту. Толпа переживет, ничего ей не сделается. А восставший против общественного мнения раздираем как чисто внешними проявлениями конфликта, так и в еще большей степени — терзаниями душевными. Никакая чернь его не растерзает, он с этим великолепно справляется сам.

Вообще если здесь уместно было бы проведение аналогий, можно было бы отметить очень похожие взаимоотношения того же Печорина (вот она, квинтэссенция лермонтовского мировосприятия) и так называемого «водяного» общества. Да, он язвит, наблюдает, констатирует, издевается над своим окружением, но над собой он склонен измываться еще хлеще. Колоссальная потребность в выражении взаимопонимания, любви, ласки… причем, любви безусловной, материнской (и снова — в детство поэта!). Но что лермонтовский Поэт, что Печорин — личности уже в значительной мере искалеченные. Они не могут принимать ту самую, столь необходимую им любовь, они не могут ни оценить, ни «ожить» от нее. Просто потому что уже поздно…

Образ поэта, как и многое у Лермонтова, трагичен. Временами — до нелепости, до абсурда. Но трудно всерьез упрекать в излишней романтизации героев автора, не дожившего даже до тридцати.

Конфликт поэта и толпы сложен тем, что сам Михаил Юрьевич не уверен на сто процентов, кто в нем подлинно виноват. Вернее, ясно, что оба виноваты. Ясно и то, что Лермонтову ближе позиция отверженного творца, нежели сытого скучающего читателя. Но он не был бы сам собой и уж явно не мог бы создать первого в русской литературе психологического романа, занимай он однозначно непримиримую позицию… Что было раньше: курица или яйцо? Общество породило злого (в прямом смысле) гения или он своим язвительным пером намеренно лишает себя права на взаимопонимание и поддержку?.. Вопрос открыт по сей день…

Лидия Рыжова