К юбилею Юрия Трифонова
28 августа – 90 лет со дня рождения писателя Ю.В.Трифонова (1925—1981)
Его не просто любили – боготворили. Хотя внешне в нем не было того, что сегодня именуют модным словом «харизма». Грузный, одутловатый, в очках с роговой оправой. И лишь в задушевных беседах или в застолье (одно другого ведь на русской почве вовсе не исключает) Юрий Трифонов открывался немногим избранным как мощная общественная фигура, как незаурядный писатель.
Читать и любить его в интеллигентской среде 70—х гг. прошлого века считалось правилом хорошего тона. В то время как деятели культуры стали дружно «сваливать» за рубеж, Трифонов и не собирался уезжать. Оставался честным в рамках допустимого. Этим и вызывал искреннее уважение. Про таких еще тогда стали говорить – «совесть нации». Сегодня эта порода людей вымерла почти окончательно. А смены нет. И взяться неоткуда…
Он мыслил исторически. Масштабно. Хотя и бытописательством не брезговал. Большое ведь всегда познается через малое, через то, что рядом, от чего мы при всем желании откреститься не сможем. Главной болевой точкой всю сознательную жизнь оставалась судьба отца – партийного работника, которого перемололи жернова сталинских репрессий конца 30-х гг. В этом Трифонов был не одинок. Многие его современники впадали в этот невольный интеллигентский грех: идеализируя период гражданской войны и противопоставляя его последующему становлению настоящего тоталитаризма. Вспомним хотя бы «комиссаров в пыльных шлемах» в одной из песен Булата Окуджавы. Эти иллюзии проходили долго. У некоторых не прошли. Проживи Трифонов чуть дольше – увидел бы развал страны и дальнейшую рыночно-бандитскую вакханалию. Но оставим в покое пресловутое сослагательное наклонение…
С одной стороны, глупо и примитивно делить прозу и прозаиков на горожан и «деревенщиков». Но ведь основания для этого у критиков были! Когда советские крестьяне хоть немного перестали быть крепостными, получили право на паспорта и выбор места жительства, то вскоре дружно потянулись в город. Он стал неким фетишем, куда стоило попасть всеми правдами-неправдами. А еще лучше – поселиться там навсегда. Так возник тип маргинала, который, образно выражаясь, одной ногой еще на берегу, а другой – уже в лодке, которая готова увезти его от родного причала едва ли не навсегда. Об утрате национальной памяти писали и Николай Рубцов, и Василий Шукшин. Трифонов же вводит в литературу еще один тип – тип горожанина-конформиста. Например, в небольшой повести «Обмен», само название которой символично, ибо не просто об обмене квартиры там идет речь, а об измене себе, о духовном предательстве.
Трифонов входил в т.н. «круг Таганки». В театре Юрия Любимова он всегда был желанным гостем. Здесь поставили его «Дом на набережной», экранизированный уже в наше время. Писателя связывали теплые дружеские отношения с Высоцким. Рассказывают, что потрясенный масштабом похорон «барда всея Руси», Трифонов обронил риторический вопрос: «Как умирать после Высоцкого?» И, действительно, когда его самого не стало год спустя, то прощание собрало лишь небольшую горстку самых преданных друзей и почитателей его таланта.
На прощании с Юрием Визбором его друг и коллега – Александр Городницкий – исполнил песню, где была строка: «Нам с годами ближе станут эти песни». А ведь почти то же самое можно сказать и о прозе Трифонова. Если она в чем и устарела, так это по части либерального романтизма. А вот в плане психологической глубины – где там! «Мурло мещанина», которое нещадно высмеивал и бичевал Маяковский – чем не мурло москвича 70-х гг.? Живет себе, хлеб жует, в ус не дует, куда ветер подует – туда и нос повернет. Никаких тебе твердых убеждений, сплошное приспособленчество. Брежневский «застой» был временем, когда нация чудовищно разложилась в моральном плане. А от окончательной духовной деградации ее, возможно, хотя бы отчасти удержали такие личности как Юрий Трифонов.
Павел Николаевич Малофеев
