Судьба «декадентской мадонны». К юбилею Зинаиды Гиппиус
20 ноября — 145 лет со дня рождения писательницы и поэтессы Зинаиды Гиппиус (1869-1945 г.)
Интересно, любил ли её кто-то, кроме мужа – Дмитрия Мережковского? Да и в их отношениях – была ли это любовь в привычном смысле слова, ежели сама Зинаида Николаевна в дневниках признавалась, что питает отвращение к физической стороне полового акта. Откуда и почему эти вопросы? Гиппиус – одна из самых сложных фигур Серебряного века. Мифы о себе создавала сама, и преуспела на этом поприще. А нам, потомкам, выпало отделять зерна от плевел, и до сих пор сделать это непросто.
На поверхности – крайности и экстравагантность. Она одной из первых стала носить брючный костюм. Такой ее и запечатлел модный художник Леонид Бакст. Да и писала под мужским псевдонимом – «Антон Крайний». Старалась никому не подражать. Подражать ей самой тоже было невозможно – стихотворный стиль абсолютно уникален, даже на фоне столь ярких символистов, как Валерий Брюсов или Федор Сологуб. Издавалась редко — что в России, что в изгнании. Славы ей хватало и без публикаций. Хотя бы и двусмысленной. А разве бывает слава иной?
Так почему же я завел разговор о любви к Гиппиус-человеку, женщине? Она словно нарочно делала всё, чтобы оттолкнуть от себя, чтобы её боялись. А возможно, что от глубокой внутренней неуверенности в себе. Когда вместе с Мережковским они основали салон, публика стала слетаться туда толпами. Некоторые здесь же получили «боевое крещение» и «путевку в жизнь». А вот Есенин, например, пережитого унижения не простил, откликнувшись поздним злобным памфлетом «Дама с лорнетом». Что уж там было на самом деле – доподлинно неизвестно. Но разные они, конечно, были – рязанский паренек себе на уме и столичная «штучка» Гиппиус, каждое слово которое воспринималось как приговор.
Привычный уклад смел Октябрьский переворот. Редко у кого ненависть к большевикам была столь зоологической, как у Гиппиус – чтобы в этом убедиться достаточно просто и непредвзято прочесть стихи и дневниковые записи за 1918-1919 гг. Что-то сродни «Окаянным дням» Бунина. Столь же непримиримо и категорично.
Потом изгнание и остаток дней, проведенных в Париже, где еще с дореволюционных времен оставалась квартира, куда они просто вернулись на постоянное место жительства. Можно сказать, повезло. У Мережковского на Западе было имя, его издавали и переводили, так что концы с концами удавалось сводить вплоть до начала Второй мировой войны. Снова открыли салон. Назвали символично – «Зеленой лампой». Франция — рядом со странами восточно-славянских языков. Контакты были самые пестрые.
Они не разлучались ни на один день в течение более чем пятидесяти лет. Правда, умереть в один день, подобно легендарным Петру и Февронии, не вышло – Мережковский ушел в 1941-м году, она — спустя четыре года. Успев написать воспоминания о нем. На заре Серебряного века они жили т.н. «шведской» семьей – вместе с литературным секретарем, Дмитрием Философовым. И какие уж там отношения связывали всех троих – гадать не стоит. Значит, так было надо. Или модно.
Если Фет когда-то снискал славу «безглагольным» стихотворением «Шепот, робкое дыханье…», то Гиппиус решилась на другой поэтический эксперимент – написать стихотворный текст из одних прилагательных: Страшное, грубое, липкое, грязное…». Впрочем, не в «чистом» виде – последние строчки все-таки наполнены другими частями речи.
Литературоведы привычно относят Гиппиус к старшему поколению русских символистов. По возрасту – безусловно. А вот по тематике… Здесь имеются как точки сближения, так и расхождения. Гиппиус, например, потом охотно считали «своей» поэты т.н. «парижской ноты» — из-за близости к экзистенциальным, «пограничным» темам жизни и смерти, одиночества, «заброшенности».
Только в последние годы эту «декадентскую мадонну» наконец-то прилично издали и откомментировали. Теперь нам еще предстоит осмыслить это наследие во всей полноте.
Павел Николаевич Малофеев
