Стать грамотным

Каково значение «Журнала Печорина» в романе М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени»?

Май 13, 2017 / Литература / Комментарии: 0

Журнал ПечоринаБессмертное произведение М.Ю. Лермонтова снискало славу первого русского социально-психологического романа. И, безусловно, во многом благодаря тому самому «журналу Печорина», которому посвящена данная работа.

Подобно пушкинскому «Евгению Онегину», «Герой нашего времени» — роман, если можно так выразиться, многослойный. В данном случае можно говорить о трех кругах: внешним является Лермонтов, как автор (предисловие), средним — персонажи, от имени которых ведется повествование (попутчик Максима Максимыча и, собственно, сам штабс-капитан в частях «Бэла» и «Максим Максимыч») и внутренним — сам Печорин как автор дневника («журнала Печорина»).

И именно этот внутренний круг является основанием для того, чтоб считать роман психологическим. Он придает определенную завершенность повествованию, предоставляя читателю возможность анализировать происходящие в нем события с разных точек зрения. Он создает своего рода интимные отношения между произведением и тем, кто держит его в руках.

Не будь в романе этих «дневниковых» частей («Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист»), картина была бы неполной и не особенно занимательной: две другие истории характеризуют главного героя несколько однобоко и, возможно, мало заинтересуют. Каким мы видим Печорина в «Бэле»? Я приношу извинения за откровенность — подонком, сгубившим девушку из-за собственной прихоти, не сказать — похоти. Мы открываем часть «Максим Максимыч» — и видим равнодушного и черствого человека, не способного даже мало-мальски оценить радушие старшего товарища, бывшего сослуживца. Поневоле возникает ощущение, что в центре романа находится подлинный антигерой. Но едва ли есть человек, за спиной которого — крылья. Так нет и тех, кто является воплощением абсолютного зла. Впрочем, вторые, допущу, существуют, но это уже скорее к психиатрии, чем к психологии. И автор приоткрывает завесу сомнений, предоставляя слово самому Печорину.

И тут «вдруг» выясняется, что не все так просто. Что не злость является основным мотивом его действий — зачастую бессмысленных и беспощадных, подобно русскому бунту в понимании Пушкина. Что во главе угла — разочарование, страдание, скука.

В «Фаталисте» Печорин рассуждает, в сущности, о судьбе всего человечества, о его роли в мироздании: «… были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними <…>. Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие потомки <…> не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды… <…>».

Вероятно, эти строки можно трактовать по-разному, хотя мне ближе всего прямая аналогия с присутствием и отсутствием веры в жизни человеческой. Речь даже не столько и не только о религии, как таковой, сколько о некоем нравственном стержне, который является основой цельной личности.

Я не хочу сейчас говорить о политике, но параллель напрашивается сама собой. Во времена СССР у нашей страны была идеология? Была. Насколько она была человечной, разумной и правильной — вопрос другой. Но жить во многом было проще. Была та самая пресловутая уверенность в завтрашнем дне, была осмысленность получения образования, например. Сейчас оно вроде для кого-то и лучше: в прошлом остались времена дефицита, у нас есть определенная свобода слова — и полное отсутствие единой государственной идеи. С одной стороны, борьба за свободу личности etc. А с другой — полная расхристанность. Свобода это, прежде всего, огромная ответственность, и нечасто простому смертному удается в условиях порой неоправданно больших свобод сохранять человеческое лицо. Перед нами непрерывно встают один за другим вопросы нравственного характера, и у нас есть право принять любое решение. И в известном смысле проще, когда хотя бы какие-то ответы регламентированы законами государства.

Человек верующий реже тяготится проблемами неопределенности. Да, мы все подвержены сомнениям, но христианин всегда найдет ответ на свой вопрос в Библии, мусульманин — в Коране и т.д. Печорин — атеист в высшем понимании этого слова. Как, наверное, и сам Лермонтов — впрочем, об этом не здесь и не сейчас. Он в душе не верит ни в бога, ни в черта, выражаясь проще — сам для себя является и высшем судьей, и преступником, и палачом. Вполне естественно, что ему от этого нехорошо, он сам себе изрядно надоел. А отвязаться – невозможно. Это свойство натуры. Он прекрасно все понимает, обладая незаурядной интуицией и проницательным умом. Но Богом быть, как известно, трудно…

«Журнал Печорина» объясняет, почему он является всюду лишним человеком, нигде не находит покоя. Потому что состояние покоя обусловлено обстоятельствами не внешними, но внутренними. И если человек не имеет собственной точки опоры в жизни, некоего душевного равновесия — увы, ни ему самому, ни людям, к нему приблизившимся, ничего хорошего это не сулит. Роль «журнала Печорина» сводится к тому, что история, носящая поначалу сугубо повествовательный характер, приобретает исповедальную окраску. И, конечно, служит основой для постепенного глубокого раскрытия образа главного героя. Мы смотрим на происходящее уже не извне: ведь дневник изначально рассчитан не столько на постороннего читателя, сколько на самого себя через некоторое время…



Коллекция готовых сочинений

Комментарии закрыты.