Рецензия на социологический этюд Э.Дюркгейма «Самоубийство»
Социология наряду с политологией, этикой и эстетикой, философией и другими дисциплинами, относится к наукам общественным. Общество выступает основным объектом познания.
На фоне философии, математики и физики социология очень «молода» — ей менее двухсот лет. К тому же, возникнув много позже других наук, она неизбежно вобрала в себя их результаты, полученные в виде терминов, схем, таблиц, графиков и проч. И это не плагиат, а творческое усвоение и переработка. Наиболее тесно социология сотрудничает с историей, психологией, этнографией, статистикой.
Несмотря на то, что настоящей родиной социологии стали Соединенные Штаты Америки, социологов с мировым именем там сравнительно немного. С ходу вспоминается только имя Толкотта Парсонса. Своеобразным «гуру» социологии ХХ века и подлинным профессионалом своего дела явился Питирим Сорокин – русско-американский исследователь.
От социолога требуется осторожность и взвешенность в оценках, трезвость взгляда и минимум субъективизма. Впрочем, социология оперирует цифрами и фактами, точными данными, поэтому статистика не даст разгуляться вкусовщине и субъективизму.
Время возникновения социологии как науки – вторая половина XIX века. Тогда уже в разгаре вторая научно-техническая революция. Буржуазия давно перестала быть социальной прослойкой и стала полноценным классом. Она пришла к власти в крупных европейских странах. Сформировалась принципиально новая система ценностей, получившая название европеизма. И основные положения в ней – вполне в духе буржуазии: защита гражданских прав и свобод, частная собственность и личная свобода как высшие ценности, хозяйственный эгоизм, соблюдение прав человека и др.
Основоположник социологии – французский мыслитель О.Конт. Но развили и углубили эту науку другие люди. В том числе Э.Дюркгейм, соотечественник Конта. С его именем связан классический период в становлении социологии. Наряду с М.Вебером, К.Маннхеймом и Г.Зиммелем Дюркгейм по праву считается одним из «столпов» этой науки.
Употребляя форму множественного числа от личного местоимения «я», Дюркгейм поступает так не потому, что пишет научным стилем. Он уже чувствует себя представителем социологии, знает, что у него есть единомышленники и последователи. «Мы» — это именно они и есть.
Он дал своей работе довольно скромный жанровый подзаголовок – «этюд». Так когда-то поступил еще один француз – М.Монтень, выпустивший в свет «Опыты». Мол, ничего особенного, никаких претензий. А оказалось, что книга – на все времена. Что же касается Дюркгейма, то его произведение, конечно, сравнительно невелико по объему, но занимает все-таки добрых две сотни страниц. И легким его чтение никак не назовешь – особенно для студента, у кого социология – не профильный предмет. К тому же, мы имеем дело с переводом. По всей видимости, хорошим и качественным переводом, но выполненным в повествовательном ключе. А читать повествование куда сложнее, чем диалог.
Чем объясняется выбор предмета исследования? Несколькими факторами. Во-первых, самоубийство – феномен, ставший тревожным симптомом социального неблагополучия к концу XIX столетия. Во-вторых, о нем наслышаны были многие, но комплексно не осмысливали. В-третьих, обманчивая легкость трактовки самого понятия «самоубийство».
Во введении говорится о предмете исследования и о трудностях его определения. Тем не менее, автор дает вариант определения самоубийства, предлагая разграничивать конечный результат и намерение, которое далеко не всегда может быть доведено до логического конца.
В первой книге Дюркгейма интересуют те факторы, которые нельзя отнести к факторам социального характера, но и они способны привести к самоубийству. Например, врожденное или приобретенное сумасшествие, мономания. Кстати, именно мономаном назван герой романа Достоевского «Преступление и наказание» — Родион Раскольников, тоже совершающий своеобразное духовное самоубийство: ведь он гораздо выше жертвы и опускает ей на голову обух топора, тогда как лезвие обращено к нему самому.
Дюркгейм предпринимает попытку классификации всех известных на тот момент времени науке видов психопатического самоубийства, относя к ним маниакальное самоубийство, самоубийство меланхоликов, самоубийство тех, кто одержим навязчивыми идеями, а также импульсивное самоубийство. Его осторожный вывод гласит: самоубийство есть проявление сумасшествия, хотя не каждый сумасшедший есть потенциальный самоубийца. Дюркгейм подчеркивает, что неврастениками были многие великие люди, которых его не менее известный коллега – М.Вебер – отнесет к числу тех харизматических личностей, что служат движущей силой исторического процесса. Им многое прощалось во имя будущего.
Среди причин самоубийства Дюркгеймом уже упомянут и алкоголизм. Ведь французы традиционно считаются сильно пьющей нацией. Однако статистика говорит о том, что прямой связи между количеством выпитого и самоубийством нет. Как нет такой устойчивой и постоянной связи у самоубийства ни с одним психопатическим состоянием.
Пожалуй, наиболее спорной и дискуссионной является та часть исследования Дюркгейма, где он пытается связать склонность к самоубийству с такими факторами, как расовая принадлежность, наследственность и влияние космоса. Здесь социология теснейшим образом смыкается с психологией, физиогномикой и геополитикой, а эти сферы столь же интересны, сколь и опасны. Все-таки приписывать склонность к самоубийству влиянию климата или генам возможно лишь со значительной степенью условности, о чем Дюркгейм и не забывает периодически делать оговорки. Будучи серьезным ученым и опираясь на данные статистики, которые периодически приводятся на страницах книги, он вынужден признать независимость температуры и погоды от количества самоубийств. Куда более продуктивна мысль о подражании как возможном факторе для того, чтобы созрело решение свести счеты с жизнью. Но и подражание следует рассматривать не в масштабе нации или страны, а на уровне общения между отдельными индивидами или их группами.
Переходя к анализу социальных причин самоубийства, Дюркгейм указывает на следующие социальные типы: эгоистическое, альтруистическое и анемичное самоубийство, а также на индивидуальные формы различных видов самоубийств. В исследовании Дюркгейм идет от причин к следствиям, т.е. использует дедуктивный метод. Немало страниц во второй книге этюда посвящено вопросам веры и религии. И здесь Дюркгейм также делает не слишком приятные выводы для ортодоксальных приверженцев религии: она не только не спасает, но и угнетает, подталкивает к самоубийству – тем, что предписанные догмы должны исполняться неукоснительно. А когда болит душа и накапливаются вопросы – требуется не инквизитор, а духовник.
Нельзя не отметить, что та часть книги Дюркгейма, где приводятся статистические данные, осталась в своем времени. Цифры меняются изо дня в день, а не только от века к веку. Поэтому даже профессиональный социолог, скорей всего, пробежит приводимую статистику глазами, сконцентрировав основное внимание на выводах из нее и размышлениях автора над видами самоубийств. Исследование Дюркгейма ценно не только фактическим материалом и эмпирическими фактами, которые не перегружают книгу, но было бы странным их полное отсутствие в ней. Столько комплексно и всесторонне проблему самоубийства до Дюркгейма не поднимал никто из мыслителей. А необходимость в этом к концу XIX века остро назрела. Настоящие эпидемии самоубийств с пугающей частотой стали накрывать ведущие страны Западной Европы – Францию, Англию, Германию.
Оставаясь «сыном» своего времени, Дюркгейм указывает, что капитализм и товарно-денежные отношения стали одним из факторов увеличения общего количества самоубийств. Настало время аномии, отсутствия внятных этических и моральных норм. «Золотое правило» нравственности перестало распространяться на весь род человеческий. Многими овладел дух наживы и карьеры. Как результат – утрата четких нравственных ориентиров, растерянность и апатия. Миром начинают править деньги. Бизнес начинает восприниматься как единственное достойное настоящего мужчины занятие. Здесь уже не остается места для прекраснодушия и розового идеализма – всё слишком прозаично, буднично, но именно оттого так невыносимо скучно и тягостно. И эта тоска повседневного существования сильнее склоняет к суициду, чем любые жизненные неурядицы, потеря работы или смерть близкого человека.
К тому же многое слишком индивидуально. Аномия сочетается с эгоизмом, а эгоизм странным образом может сочетаться или скрещиваться с альтруизмом. Поэтому любые попытки подвести конкретного человека под какое-либо определение, загнать его поведение в строгие рамки научного метода заведомо обречены на неудачу.
Как «аукнулось» произведение Дюркгейма в дальнейшей истории человечества и истории социологической мысли? Самым продуктивным образом. Проблему самоубийства поднимал и рассматривал П.Сорокин. Уже в наше время толстым томом под названием «Писатели и самоубийство» «разродился» модный писатель Борис Акунин, выступивший под настоящим именем – Григорий Чхартишвили. Пройти мимо опыта Дюркгейма уже невозможно. Его и читают, и почитают. Он первым сделал самоубийство социологической проблемой, переведя ее из чисто философской или этической плоскости в плоскость прикладных исследований.
К счастью, это научное исследование не имеет ничего общего со знаменитым трудом А.Шопенгауэра «Мир как воля и представление», ибо по прочтении последнего можно получить не только исчерпывающее представление о самоубийстве, но и получить необходимый уровень теоретической подготовки для его совершения. А это уже страшно. Социолог – не врач. Он лишь констатирует общественный недуг и указывает возможные рецепты его излечения.
Павел Николаевич Малофеев